Неточные совпадения
Сергей Иванович говорил, что он
любит и знает
народ и часто беседовал с мужиками, что̀ он умел делать хорошо, не притворяясь и не ломаясь, и из каждой такой беседы выводил общие данные в пользу
народа и в доказательство, что знал этот
народ.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о
народе, и на вопрос, знает ли он
народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос,
любит ли он
народ.
Но
любить или не
любить народ, как что-то особенное, он не мог, потому что не только жил с
народом, не только все его интересы были связаны с
народом, но он считал и самого себя частью
народа, не видел в себе и
народе никаких особенных качеств и недостатков и не мог противопоставлять себя
народу.
Разумеется, как добрый человек, он больше
любил, чем не
любил людей, а потому и
народ.
Константин Левин, если б у него спросили,
любит ли он
народ, решительно не знал бы, как на это ответить.
— Ну, послушай однако, — нахмурив свое красивое умное лицо, сказал старший брат, — есть границы всему. Это очень хорошо быть чудаком и искренним человеком и не
любить фальши, — я всё это знаю; но ведь то, что ты говоришь, или не имеет смысла или имеет очень дурной смысл. Как ты находишь неважным, что тот
народ, который ты
любишь, как ты уверяешь…
Он
любил и не
любил народ так же, как и вообще людей.
Эх, тройка! птица тройка, кто тебя выдумал? знать, у бойкого
народа ты могла только родиться, в той земле, что не
любит шутить, а ровнем-гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать версты, пока не зарябит тебе в очи.
Гм! гм! Читатель благородный,
Здорова ль ваша вся родня?
Позвольте: может быть, угодно
Теперь узнать вам от меня,
Что значит именно родные.
Родные люди вот какие:
Мы их обязаны ласкать,
Любить, душевно уважать
И, по обычаю
народа,
О Рождестве их навещать
Или по почте поздравлять,
Чтоб остальное время года
Не думали о нас они…
Итак, дай Бог им долги дни!
Они хранили в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда
народЗевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
Ты знаешь, как
народ бесхвостых наш не
любит...
Читатель, — истину
любя,
Примолвлю к басне я, и то не от себя —
Не по́пусту в
народе говорится:
Не плюй в колодезь, пригодится
Воды напиться.
— И спорт надобно поощрять, особенно — бокс,
народ у нас
любит драться…
—
Народ у нас смиренный, он сам бунтовать не
любит, — внушительно сказал Козлов. — Это разные господа, вроде инородца Щапова или казачьего потомка Данилы Мордовцева, облыжно приписывают русскому мужику пристрастие к «политическим движениям» и враждебность к государыне Москве. Это — сущая неправда, — наш
народ казаки вовлекали в бунты. Казак Москву не терпит. Мазепа двадцать лет служил Петру Великому, а все-таки изменил.
— Наш
народ — самый свободный на земле. Он ничем не связан изнутри. Действительности — не
любит. Он — штучки
любит, фокусы. Колдунов и чудодеев. Блаженненьких. Он сам такой — блаженненький. Он завтра же может магометанство принять — на пробу. Да, на пробу-с! Может сжечь все свои избы и скопом уйти в пустыни, в пески, искать Опоньское царство.
Но этот
народ он не считал тем, настоящим, о котором так много и заботливо говорят, сочиняют стихи, которого все
любят, жалеют и единодушно желают ему счастья.
— Нет, — говорил он без печали, без досады. — Здесь трудно человеку место найти. Никуда не проникнешь.
Народ здесь, как пчела, — взятки
любит, хоть гривенник, а — дай! Весьма жадный
народ.
— Рабочий
народ очень
любит батюшку, очень! Принесли еще новость: Гапон — жив, его ищет полиция, за поимку обещано вознаграждение.
— Я верю, что он искренно
любит Москву,
народ и людей, о которых говорит. Впрочем, людей, которых он не
любит, — нет на земле. Такого человека я еще не встречала. Он — несносен, он обладает исключительным уменьем говорить пошлости с восторгом, но все-таки… Можно завидовать человеку, который так… празднует жизнь.
— Ну да, я — преувеличенный! — согласился Депсамес, махнув на Брагина рукой. — Пусть будет так! Но я вам говорю, что мыши
любят русскую литературу больше, чем вы. А вы
любите пожары, ледоходы, вьюги, вы бежите на каждую улицу, где есть скандал. Это — неверно? Это — верно! Вам нужно, чтобы жить, какое-нибудь смутное время. Вы — самый страшный
народ на земле…
— Тогда я не знал еще, что Катин — пустой человек. И что он
любит не
народ, а — писать о нем
любит. Вообще — писатели наши…
— Вот вы устраиваете какой-то общий союз студентов, а он вот не боится вас. Он уж знает, что
народ не
любит студентов.
— Вот и мы здесь тоже думаем — врут!
Любят это у нас — преувеличить правду. К примеру — гвоздари: жалуются на скудость жизни, а между тем — зарабатывают больше плотников. А плотники — на них ссылаются, дескать — кузнецы лучше нас живут. Союзы тайные заводят… Трудно, знаете, с рабочим
народом. Надо бы за всякую работу единство цены установить…
— Отечество в опасности, — вот о чем нужно кричать с утра до вечера, — предложил он и продолжал говорить, легко находя интересные сочетания слов. — Отечество в опасности, потому что
народ не
любит его и не хочет защищать. Мы искусно писали о
народе, задушевно говорили о нем, но мы плохо знали его и узнаем только сейчас, когда он мстит отечеству равнодушием к судьбе его.
— Незлобивый
народ забыл об этом. Даже Иноков, который
любит говорить о неприятном, — забыл.
— Я, знаете, не
люблю скопления
народа.
— Он играл в преферанс, а думал о том, что английский
народ глупеет от спорта; это волновало его, и он всегда проигрывал. Но ему
любили за то, что проигрывал, и — не в карты — он выигрывал. Такой он был… смешной, смешной!
Наутро опять жизнь, опять волнения, мечты! Он
любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит; выдумает войну и причину ее: у него хлынут, например,
народы из Африки в Европу, или устроит он новые крестовые походы и воюет, решает участь
народов, разоряет города, щадит, казнит, оказывает подвиги добра и великодушия.
Сегодня я проехал мимо полыньи: несмотря на лютый мороз, вода не мерзнет, и облако черного пара, как дым, клубится над ней. Лошади храпят и пятятся. Ямщик франт попался, в дохе, в шапке с кистью, и везет плохо. Лицо у него нерусское. Вообще здесь смесь в
народе. Жители по Лене состоят и из крестьян, и из сосланных на поселение из разных наций и сословий; между ними есть и жиды, и поляки, есть и из якутов. Жидов здесь
любят: они торгуют, дают движение краю.
Они говорили о несправедливости власти, о страданиях несчастных, о бедности
народа, но, в сущности, глаза их, смотревшие друг на друга под шумок разговора, не переставая спрашивали: «можешь
любить меня?», и отвечали: «могу», и половое чувство, принимая самые неожиданные и радужные формы, влекло их друг к другу.
Русский
народ всегда
любил жить в тепле коллектива, в какой-то растворенности в стихии земли, в лоне матери.
Кто не
любит своего
народа и кому не мил конкретный образ его, тот не может
любить и человечество, тому не мил и конкретный образ человечества.
— Загорится ракета, да и не догорит, может быть.
Народ этих бульонщиков пока не очень-то
любит слушать.
В самом деле, ее как будто все даже
любили, даже мальчишки ее не дразнили и не обижали, а мальчишки у нас, особенно в школе,
народ задорный.
— Видишь, Смуров, не
люблю я, когда переспрашивают, если не понимают с первого слова. Иного и растолковать нельзя. По идее мужика, школьника порют и должны пороть: что, дескать, за школьник, если его не порют? И вдруг я скажу ему, что у нас не порют, ведь он этим огорчится. А впрочем, ты этого не понимаешь. С
народом надо умеючи говорить.
— Я столько, столько вынесла, смотря на всю эту умилительную сцену… — не договорила она от волнения. — О, я понимаю, что вас
любит народ, я сама
люблю народ, я желаю его
любить, да и как не
любить народ, наш прекрасный, простодушный в своем величии русский
народ!
— Это хороший мужик, — заговорил Коля Смурову. — Я
люблю поговорить с
народом и всегда рад отдать ему справедливость.
Народ Божий
любите, не отдавайте стада отбивать пришельцам, ибо если заснете в лени и в брезгливой гордости вашей, а пуще в корыстолюбии, то придут со всех стран и отобьют у вас стадо ваше.
О царь!
Спроси меня сто раз, сто раз отвечу,
Что я
люблю его. При бледном утре
Открыла я избраннику души
Любовь свою и кинулась в объятья.
При блеске дня теперь, при всем
народеВ твоих глазах, великий Берендей,
Готова я для жениха и речи
И ласки те сначала повторить.
Скажи, злодей, при всем честном
народе,
Тогда ли ты обманывал Купаву,
Когда в любви ей клялся? Или вправду
Любил ее и обманул теперь,
Позарившись несытыми очами
На новую добычу? Говори!
О, если все такая
Живет любовь в
народе, не хочу,
Не буду я
любить.
Народ его не
любил и называл масоном, потому что он был в близости с князем А. Н.
И что же они подвергнули суду всех голосов при современном состоянии общества? Вопрос о существовании республики. Они хотели ее убить
народом, сделать из нее пустое слово, потому что они не
любили ее. Кто уважает истину — пойдет ли тот спрашивать мнение встречного-поперечного? Что, если б Колумб или Коперник пустили Америку и движение земли на голоса?
Я, любезные граждане, не затем оставил родину, чтоб искать себе другой: я всем сердцем
люблю народ русский, а Россию оставил потому, что не мог быть немым и праздным свидетелем ее угнетения; я оставил ее после ссылки, преследуемый свирепым самовластием Николая.
Я не
люблю семьи и семейственности, и меня поражает привязанность к семейному началу западных
народов.
Но сам я горячо
люблю Россию, хотя и странною любовью, и верю в великую, универсалистическую миссию русского
народа.
Чем больше собирается
народу, тем оживленнее рабочие: они, как и актеры,
любят петь и играть при хорошем сборе.
— Знаете что, не
люблю я вашего Стабровского! Нехорошее он дело затевает, неправильное… Вконец хочет спаивать
народ. Бог с ними и с деньгами, если на то пошло!